Наталья Дмитриева - Колос времени [СИ]

Доктору Порциусу не понравилось обреченное выражение ее лица, но вида он не подал, поглядывая по сторонам с прежним благодушием. Кристина все еще вертелась вокруг часов, будучи не в силах от них оторваться – все ее внимание было поглощено ими, и на пару у окна служанка даже не смотрела. Тогда доктор позволил себе вопиющую вольность: он легонько сжал руку Мартины выше локтя и, наклонившись к самом ее уху, чуть слышно прошептал:

– Моя госпожа, не стоит горевать понапрасну. Примирение супругов де Мерикур невозможно, но ваша сестра скоро утешиться. Это уже произошло, ее сердце занято другим человеком, хотя сама она об этом еще не догадывается. Сейчас фрау Элиза разочарована и чувствует себя одинокой, поэтому ее естество жаждет того, кому она сможет всецело довериться. Она ослабела, поэтому ее влечет к себе сила и мужское превосходство…

– О ком вы говорите? – Мартина замерла, со странным томительным предчувствием ожидая ответа.

– Я говорю о рыцаре Хорфе.

* Так было суждено

** По сути

Этот разговор произвел на девушку тягостное впечатление, оставив после себя чувство неудовлетворенности и тоски. Неужели, спрашивала себя девушка, неужели это может быть правдой? Как такое возможно? Еще недавно ее сестра была сама не своя от любви к мужу, как же ей вдруг полюбить Альберта Хорфа? Да и с чего бы ей влюбляться в него? Сама Мартина не считала немецкого рыцаря тем человеком, который мог бы понравиться Элизе – для этого он был слишком груб, слишком властен. В нем отсутствовала всякая утонченность, и род его не являлся таким уж знатным – первый из Хорфов прибыл в Ливонию менее ста лет назад, при магистре Дитрихе Торке. И Крейцбургом Хорфы владеют совсем недавно, это право им предоставил великий магистр фон дер Борх, после того дед нынешнего владельца принес Ордену вассальную присягу. Смешно представить хоть на мгновение, что ее сестра могла увлечься таким человеком!

И все же в глубине души Мартина никак не могла отделаться от мысли, что так оно и есть, что Альберт Хорф каким-то непостижимым колдовским способом проник в сердце Элизы и завладел им, и теперь уже не отпустит. Эта мысль преследовала девушку неотвязно. Чем больше она об этом думала, тем страшнее ей становилось и тем мрачнее виделось будущее. Она избегала Жульена и Хорфа, уклонялась от встреч с сестрой, и даже когда Кристина рассказала ей о безобразной сцене, устроенной Мерикуром жене, о нелепых подозрениях и ревности, которой он теперь ее донимал, Мартина не нашла в себе сил пойти и утешить Элизу. Сказавшись больной, она сидела у себя в комнате, неотрывно глядя на бронзовые стрелки часов, идущих назад. Не осмеливаясь молить о том Бога, девушка временами страстно надеялась на чудо, на то, что ход времени, подчиняясь движению стрелок, вдруг повернется вспять. Но этого не происходило, хотя часы по-прежнему звонко отсчитывали минуты назад.

Через несколько дней Мартина пришла в "библиотеку", желая продолжить разговор о том, что ее тревожило. Она спросила доктора, допускает ли Господь, чтобы рыцарь и дворянин занимался колдовством, хотя на самом деле ей хотелось узнать, не замечен ли Альберт Хорф в таком непотребном деле, как она подозревала. Взгляд девушки был весьма красноречив, но в этот день Порциус Гиммель оказался невнимателен. Рассеянно выслушав ее сбивчивый лепет, он пожал плечами и ответил, что не видит причины, по которой рыцарю отказано в праве совершить грех, как и любому другому смертному. В доказательство своих слов доктор напомнил Мартине о французском маршале бароне де Ре, повешенном и сожженном по обвинению в колдовстве, а также о печально известных рыцарях-тамплиерах, как о примере того, что дьявол способен овладевать даже душами монахов. Его речь не произвела должного впечатления. Давно почившие тамплиеры, как французский барон-детоубийца, Мартину не интересовали, их деяния, запорошенные пылью веков, были бесконечно далеки от того, что творилось в ливонском замке.

Но и сам доктор Порциус не проявил особого интереса к предмету разговора. Смолкнув на середине фразы, он протянул Мартине небольшую мраморную табличку, которую держал в руках.

– Взгляните, фрейлейн…

– Да-да, – девушка машинально взяла ее и отложила в сторону. – Все же то, о чем вы сказали…

– Я хотел бы знать, сможете ли вы прочесть, что там написано? – Доктор вернул табличку на место, бережно касаясь ее сколотых краев кончиками пальцев.

Мартина обиженно нахмурилась. Ей совсем не хотелось читать надпись на старом куске мрамора. Охотней всего она хлопнула бы его об пол, такое раздражение он у нее вызвал. Да будь ему даже тысячу лет – что ей за дело?

– Готов поспорить, вы и буквы не разберете, – между тем шутливо поддел ее Порциус. – Конечно, этот язык вам не знаком…

– Что за язык? – сухо спросила девушка.

– Язык Гомера и Аристотеля, величайший и прекраснейший из языков…

Мартина по-прежнему смотрела на него непонимающим взглядом.

– …я говорю о греческом, – с некоторой досадой пояснил доктор, снова придвигая табличку. – Да, моя госпожа, это драгоценнейшее сокровище, сохранившееся с древних времен, увы, единственное из того, что нам осталось… Когда-то таблицы, подобные этой, составляли целый свод. Люди, облеченные знанием, передавали их из поколения в поколение, бережно собирая и запечатлевая на мраморе крупицы человеческой мудрости. И все, что осталось от той бесценной сокровищницы, ныне может уместиться в ладони. Какой прекрасный пример тщете человеческих притязаний, не правда ли, фрейлейн?

Мартина пожала плечами. Их мать, баронесса, еще в бытность девицей Тизенгаузен несколько лет провела в монастыре святой Бригиты – одном из самых известных и почитаемых в Ливонии. Дочерьми она занималась сама, помимо чтения и письма на немецком и латыни обучив их еще и шведскому, который был в большом ходу в Эстляндии. По ее же просьбе предыдущий капеллан, поляк, занимался с девушками польским. Таким образом, несмотря на то, что ни Мартина, ни Элиза не получили монастырского воспитания, образованы они были куда лучше, чем большинство девиц из ливонских дворянских семей.

Но греческий язык, как и народ, его придумавший, оставался для девушки непознанным и, вправду сказать, совершенно неинтересным.

– И что же здесь написано? – пробормотала она, косясь на мелкие буквы, еле проступающие на покрытом желтыми пятнами мраморе.

Доктор слегка вздохнул.

– Это старинное предание, – с грустью произнес он, – дошедшее с тех времен, когда Христос еще не ходил по земле. Оно рассказывает о великой матери древних богов, вынужденной отдавать своих детей на съедение безжалостному супругу Хроносу. Он проглатывал их одного за другим и поглотил уже пятерых, но шестого мать богов решила спасти, во что бы то ни стало. Вместо ребенка она принесла мужу завернутый в пеленку камень, и тот, не заметив подмены, проглотил его как остальных детей. Ребенок же остался жив, был тайно взращен матерью и, возмужав, выступил против жестокого отца, победив его и свергнув с небесного трона. Он же заставил павшего исторгнуть обратно проглоченных братьев и сестер, а вместе с ними и камень, сохранивший ему жизнь…